Тридцатая застава - Страница 104

104

«Наверное, письмо читает. Но что можно увидеть при этом свете? Должно быть, наизусть выучил. Вот тебе и Тагир! За годы службы на границе и словом не обмолвился о своей девушке».

— Вит как пишет Халифа. А о чем я ей напишу? Если бы она хоть одним глазом взглянула…

— А мне никто не пишет… — помолчав, заговорил Иванов. — И не напишут, пока не прогоним фрицев. Уже больше трех месяцев в селе хозяйничают немцы… Даже не представляю, как она там, Нина. Обещала ждать, пока не вернусь со службы… Вот и надо спешить…

Осторожно ступая, чтобы не мешать друзьям, Байда ушел. Из лесу, где вчера он подсчитывал боевую технику гитлеровцев, доносился глухой шум моторов. Уже совсем рассвело, и противник, видно, готовится к атаке.

— Почему дивизион молчит? — возмущался Байда, возвратившись в штаб батальона — Надо как можно быстрее ударить по ним… Чертовы сони! Ведь для того и в разведку ходили…

Он позвонил в штаб полка. Ответил подполковник Птицын:

— Понимаю, с-сынок… Потерпи, таков приказ. Скоро и ты поймешь.

Ждать пришлось недолго. Неожиданно с тыла выскочили странного вида машины: крытые брезентом большие кузова вздыбились передней частью, словно собирались взлететь.

— Гляди! Понтоны! — зашумели удивленные бойцы. — Да здесь же и реки поблизости нет…

А машины на полном ходу проскочили переднюю линию правее батальона Бахтиарова, разбежались веером перед нейтральной полосой и остановились.

— Выстроились, словно мишени на учебном поле, — недовольно заметил кто-то.

И в ту же секунду около каждой машины появился неизвестно откуда солдат и сдернул брезенты, обнажая нацеленные на лесок черные металлические пальцы. Еще секунда — и огненные струи полетели туда, откуда доносился шум моторов.

Ни с чем не сравнимый шум в воздухе бросил всех наземь. Бойцы впервые увидели такое чудо.

Гул неожиданно прервался, и гнетущая тишина повисла над окопами. Поднимаются ошеломленные пограничники. не понимая, что произошло, и устремляют взгляды туда, где только что стояли странные машины. Но там их нет, уже мчатся в тыл. А в расположении противника полыхают пожары, взметаются к небу взрывы.

— Что же это? — в недоумении спрашивают друг у друга.

— «Катюши» это! Наши минометы! — крикнул кто-то из командиров.

Сразу после ухода «катюш» взревели над вражескими позициями наши штурмовики, довершая разгром подготовленной к атаке колонны танков и мотопехоты Гудериана.

— Готовьтесь к маршу в Баштианы! — кричал комсорг Иван Хромцов. — Тысячи километров мы протопали на восток, теперь «катюши» поведут нас на запад…

Но радость была преждевременной. Часа через три новые колонны танков устремились к шоссе. И снова рвалась к небу земля и падала на головы бойцов…

Для Сергея Черноуса здесь было первое боевое крещение. Он делал все то, что делали его ближайшие товарищи. Но делал это словно во сне, ничего не анализируя. Для работы мысли не было времени. Действовали руки, хватаясь то за гранату, то за раскаленный от стрельбы автомат. И все удивлялся, как это он до сих лор остался живым в этом море огня?

Пожалуй, не только Сережа так думал, так чувствовал себя. Отражая яростные атаки фашистов, все жили одним стремлением: удержать позиции до тех пор, пока снова не подскочат «катюши». Эта надежда на грозное оружие и поддерживала в неравном бою — не сдвинулись с места до наступления сумерек.

4

Вечером поступил приказ: сниматься с позиций и отходить к Мценску. Еще пламенело небо от огненных вспышек, еще продолжали стучать отдельные пулеметы, а подразделения уже снимались с позиций и уходили на север в тягостном молчании.

«Так и до Москвы можно докатиться», — думал Тагир, не понимая, что случилось. Ведь выстояли же. А «катюши»? Почему бы им еще раз не ударить по гитлеровцам?

Планы старшего командования бойцам неизвестны, их обязанность — выполнять приказ. Нурмухаметов полагал, что на смену им придут другие части. Сергей Черноус слушал его рассуждения и старался разглядеть в темноте хотя бы какие-нибудь признаки этих частей — никаких следов. Все живое уходило к Мценску. Об оставшихся там навсегда пытался не думать, но как забыть погибших? Они ведь своей жизнью заплатили за его право вот так шагать в темноте, уходя от смерти. А могло статься и наоборот… Тяжело бойцу. Он еще не привык смотреть смерти в глаза. В голове почему-то звучит мотив песни, которую пели в школьном хоре:

Не плачьте над трупами павших бойцов…

Тогда это воспринималось торжественно, слова звучали величественно, у поющих и слушателей в притихшем зале слезы навертывались на глаза. Слезы перед памятью о бесстрашных революционерах…

Не надо ни песен, ни слез мертвецам…

А слезы не слушались, но то были слезы, вызванные любовью к героям, восхищением перед их памятью.

«Шагайте без страха по мертвым телам… Слезой не скверните их прах…» Сергей чувствует, как от боли и скорби текут по его круглому, мальчишескому лицу слезы. И не стыдится их боец: в темноте никто не видит. Да если и увидит кто — не стыдно.

Спотыкаясь по изрытой снарядами земле, падая и поспешно подымаясь, двигались без отдыха и задолго до рассвета остановились на окраине Мценска. Кольцов вызвал в штаб Байду. По старой дружбе, он всегда в трудных случаях обращался к нему.

— Есть дело. Восточнее Мценска обнаружено скопление танков. Установить, чьи они, не удалось. Из штаба Катукова позвонили, что подразделений бригады там не может быть. Возможно, это новые части готовятся нам на смену. А что, если это танковый десант гитлеровцев? Надо выяснить. Боюсь, не натолкнулись бы на него наши пехотные части…

104