— Никуда я отсюда не уеду! — отрезал пограничник.
— Как не уедешь? Рапорт писал?
— И еще один напишу… Только поддержите меня!
— Попробую. А раз так, принимай комсомольские дела.
Так строптивый боец закончил поиски своего места в жизни.
Кольцов возвратился с курсов в конце мая. Началось жаркое южное лето.
— Что, Вася, загрустил? — спросил как-то Байда.
Иванов долго отмалчивался, потом рассказал: девушка, обещавшая ждать его возвращения со службы, перестала писать. Сестра в письме намекнула, будто бы та собирается замуж за другого.
— Вот и не знаю… Если бы хоть на недельку в отпуск, узнать, что случилось… Мы с нею много лет дружили… Просто непонятно, как она могла…
Политрук понял его переживания и обещал похлопотать. Но это значило, что ему придется отложить свои отпуск… А Нина ежедневно напоминала мужу о его обещании. Только заявится Антон домой, и заводит разговор с дочкой:
— Вот и мы скоро уедем с папкой к тете Ане. Да, Людочка? И на Днепр поедем, на лодке покатаемся…
— Поедем, Ниночка, обязательно поедем! Завтра буду в Подгорске и окончательно договорюсь…
И он действительно поехал в Подгорск и выхлопотал отпуск, но не для себя, а для Иванова. Дома утешал семью:
— Все уже готово! Только возвратится Иванов — и мы сразу на вокзал!
Иванов должен был возвратиться двадцатого июня. За несколько дней перед этим Байда и Кольцов вышли на правый фланг. Там уже застали, как и договорились, Бахтиарова и Лубенченко.
— Привет соседям! — издали крикнул оживленный Асхат. — Какая погодка, а? Не мешало бы отметить…
Они сошлись на стыке, как добрые соседи на меже, прилегли на мягкую траву, разговаривая о тех мелочах жизни, о которых так редко приходится вспоминать на службе…
Вдруг, словно по команде, оборвался разговор, все вскочили на ноги: вдоль границы над советской территорией летел самолет без опознавательных знаков.
— Странно, что ему здесь нужно? — удивленно проговорил Кольцов, поправляя пистолет на ремне, стрелять по воздушным нарушителям категорически воспрещалось «во избежание осложнений» с соседями.
Проводив глазами удалившимся на юг самолет, они почувствовали, что радостное настроение рассеялось. Закурили, постояли молча и разошлись — надо исполнять службу. Уже на ходу Байда напомнил соседям:
— Так не забудьте — в воскресенье двадцать второго, в двенадцать ноль ноль, ожидаю! Вечером уезжаю в Лугины, а там и в Базавлук.
На следующий день наряды докладывали начальнику заставы:
— Товарищ капитан! В лесу, что против западной окраины Баштиан, слышен подозрительный шум, будто передвигаются тракторы или танки.
В ту же ночь Байда и Кольцов до утра пролежали на линии границы против леса, почти у самой опушки, но ничего подозрительного не услышали. Возвратившись на заставу, они пригласили к себе Думитру Лабу.
— Пойдемте с нами, послушаем, что делается на той стороне.
— Что-то стучит, будто трактор идет. За лесом есть поляна в лощине, может, пашут? — сказал Думитру и тут же возразил себе: — Но поляна поросла кустарником. кто ее может пахать?
Через некоторое время уже явственно доносился оттуда перестук моторов, как это бывает в МТС, когда тракторы готовятся к выходу в поле.
— Этими тракторами по человечьим головам пашут и сеют смерть, — глухо произнес Кольцов. — Пойдем, Антон. Надо доложить Птицыну.
В пятницу приехал из краткосрочного отпуска повеселевший Иванов. С его сердечными делами все обошлось хорошо… В субботу Антон и Нина целый день собирали и укладывали вещи в дорогу.
— Ну, мать, теперь можем спокойно отдыхать. Я же говорил, что все будет хорошо, — радовался Антон в предвкушении отпуска.
…Тихий вечер на заставе. Неслышно уходят и приходят наряды. Завтра воскресенье, можно отдохнуть, повеселиться в клубе. А сейчас — зорче смотри, пограничник! В твоих руках спокойствие Родины.
И никто на заставе не мог предположить, что произойдет на границе завтра — двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года.
Известие о предстоящем переселении немцев-колонистов на родину их предков взбудоражило все население Фридрихсталя. Молодые люди суетились, в каком-то возбуждении бегали от дома к дому, а некоторые просто через высокие каменные заборы делились с соседями необычайной новостью:
— Слышал, Иоганн? Нас приглашают в Великую Германию! Собирайся! Перед нами Берлин, Париж, Вена…
Они кое-что слышали о событиях в Европе и без зазрения совести включали столицы крупных европейских государств в пределы гитлеровской империи.
А старики обходили свои дворы, осматривали добротные строения, поглаживали твердыми, широкими ладонями шероховатые камни заборов и печально качали головами — как же оставить все это? Ведь такое богатство не упало им с неба! Десятилетиями накапливалось оно бережливыми руками с присущей им настойчивостью. Как оторвать от сердца все это добро? Нет, не надо спешить. От хлеба крох не ищут. Подумать надо и крепко подумать.
И они думали. А молодежь подхлестывала:
— Надо ехать! Хотите попасть к шапочному разбору? Первым достанутся сливки, а нам придется простоквашу дохлебывать да крохи подбирать…
Скрепя сердце старики соглашались. Дети — наша надежда, опора на старости лет. Может, третья империя в самом деле создаст для них цветущую жизнь? Были среди колонистов и скептики, недоверчиво относившиеся к обещаниям берлинских эмиссаров.