Тридцатая застава - Страница 62

Тихая июньская ночь. Устало бегут кони, пофыркивая в темноте. Тагир расспрашивает друга о городе, о новостях.

— Хорошо погулял, Вася?

— Какое там гулянье! Разве не знаешь, как это бывает? Целый день совещания да инструктажи… Только перед вечером заглянул в парк. Весело там, хорошо. А летчиков сколько понаехало! И все новенькое на них, с иголочки. Должно быть, только из училища…

— Это хорошо, что летчики… А машин много у них?

— Вот чудак! Кто же тебе скажет?

И пограничники задушевно беседуют о близких и далеких, о старых и новых друзьях, о своем будущем.

2

В тот субботний вечер летчиками интересовались не только пограничники и подгорские девушки. Старшие командиры штабов дивизии и погранотряда обрадованно сообщали друг другу приятную новость. Шутка ли, целый полк с боевыми машинами! И машины новые. Кое-кто уже видел их в полете, восхищался хорошей маневренностью.

— Хорошая машина! Настоящий ястребок!

Начальник штаба авиаполка волновался: до приезда командира осталось меньше суток, а сколько еще разных недоделок, связанных с перебазированием на новый аэродром. Он уже дал необходимые указания командиру БАО. Вызвал командиров эскадрилий, напомнил:

— Хозяин звонил, что прибудет завтра к десяти ноль-ноль, и приказал к утру полк привести в полную боевую готовность.

— Разрешите, товарищ майор! — обратился невысокий капитан с веселыми глазами на подвижном смуглом лице. — К приезду командира все будет в полной боевой! Но… — капитан замялся, подыскивая убедительные слова, — Ребята просятся в город… Сами понимаете, молодежь… Они утром наверстают!

Майор недовольно сдвинул брови, что-то обдумывая, потом смягчился и разрешил дать молодым летчикам отдых. «В самом деле, с шести до десяти будет достаточно времени».

— Только смотрите! К шести ноль-ноль — все на месте!

И все остались довольны.

Ирина Кривошлык тоже случайно заинтересовалась молодыми командирами в Подгорском парке. За три месяца спокойной жизни она, видно, оправилась от тяжелых потрясений — время излечивает даже самые тяжелые раны. В том, что девушка очутилась в Подгорске, ничего странного не было. Не могла же она, учительница, привыкшая к шумной школьной жизни, навсегда отказаться от своей профессии. В начале июня подала заявление об уходе с работы, и ее не задерживали: правильно решила девушка, до начала учебного года сможет подыскать работу по специальности.

Несколько дней Ирина пожила в деревне около Стрия, потом уехала в Подгорск. Здесь ее приняли очень тепло, пообещали место учительницы в ближайшем селе.

— Поезжайте туда, устраивайтесь с квартирой, а в конце июля приходите за назначением.

Так и сделала. Школа, где ей обещали работу, понравилась. село тоже. И что хорошо — город близко. Здесь можно неплохо отдохнуть. Нашла недорогую комнату с полным пансионом и приветливой хозяйкой.

В субботу, после завтрака, «пани профессорка», как ее называла хозяйка, отправилась с местными крестьянами в город — кое-что купить и немного развлечься. «Профессорка», приотстав от своих спутниц, пристально всматривается в опушку темнеющего в стороне леса.

А там, блестя на солнце, одна за другой спускались двойки, четверки птиц, скользили плавно в прозрачном воздухе и, покружившись, словно играя, скрывались за лесной опушкой.

«Как красиво! Словно соколы резвятся», — подумала Ирина, догоняя женщин. В городе она отстала от спутниц, спешивших на базар, долго бродила по улицам, заходила в магазины, покупала разные мелочи, прислушиваясь к разговорам. Вечером пошла в парк, видела веселых летчиков. На минутку даже появилось желание познакомиться с ними, поболтать, но одернула себя. Это было бы так необычно для Ирины Кривошлык.

В село возвратилась поздним вечером. Напуганная долгим отсутствием квартирантки, хозяйка суетится, хлопочет с ужином и в то же время отчитывает девушку:

— Разве так можно? Где это видано, чтобы такая молодая панночка до поздней ночи пропадала бог знает где! И не обедала, моя голубонька… А я тут думала передумала…

— Нет-нет, спасибо, я хорошо поела в городе и сейчас ничего не хочу… — Она отвернулась от расставленных на столике кушаний и заторопилась в свою комнатку. — Мне надо отдохнуть… Так устала…

Дверь закрывается, щелкает крючок. Несколько мгновений стоит она неподвижно, прижавшись головой к двери. Ворчанье хозяйки становится глуше, потом совсем стихает. Теперь Грета Краузе может наконец сбросить маску Ирины Кривошлык. В этой маленькой конурке, укрытая от людского глаза, наедине со своей совестью она во всем разберется и все поставит на свое место.

Но одиночество — плохой советчик. Там, в Берлине, в закружившем ее вихре угарной жизни все казалось понятным. «Ты — дозорный или, как говорят моряки, впередсмотрящий великой армии фюрера и должка указывать ей путь к великой цели…» — поучал в шпионской школе Геллер, и она верила в свою высокую миссию. Рвалась к подвигам. Всеобщее поветрие фашизма захватило ее в свой круговорот, она с душевным трепетом, как верующий человек евангелие, несколько раз перечитывала «Майн кампф» и уверовала в непогрешимость фюрера.

«Как там мои старики?» — вспомнила о родителях.

С тех пор как ей одели маску Ирины, указали связи и бросили на задание, она была отрезана от всего прежнего мира. Предупреждали: «Отныне Маргариты Краузе нет — есть Ирина Кривошлык. Под пыткой, под угрозой смерти и даже после смерти вы — Ирина…»

Она рвалась к делу, а ее заставили выжидать. Сколько это может продлиться? А вдруг позабудут о ней, и все это обернется пустой игрой в таинственные похождения? И затеряется она со своим тщеславным сердцем и горячим воображением среди огромного моря человеческих жизней…